15 июня 2015

Гоголевский, 14


Центральный Дом шахматиста имени М. Ботвинника

Вначале было пепелище. В дни грандиозного московского пожара 1812 года, как свидетельствует официальный рапорт министерства полиции, «Пречистенская и Арбатская части сгорели вовсе». Сквозь груды головёшек, оставшихся от допожарного самостроя на расчищенном под бульвар участке бывшей крепостной стены Белого города, пробивался своевольный ручей Черторый. Только через десять лет после наполеоновского погрома «участок № 408», принадлежавший «полковнице Турчаниновой», был приобретён четой дворян Васильчиковых. Ещё через несколько лет он превратился в городскую усадьбу: с двумя каменными домами, хозяйственными постройками, фруктовым садом и огородами.

Они росли вместе: усадьба Васильчиковых на месте пожарища и Пречистенский бульвар на месте стены Белого города. «Сколько надобно было употребить работы, — пишет современник в начале 1830-х годов, — чтобы из безобразной горы сделать такое приятное место: тут была произведена обширная планировка, срыли почти целую гору, которая была не ниже главы церкви Покрова что на Грязях, находящейся на другой стороне улицы».

Искрой на ветру истории промелькнул сын Васильчиковых, Николай, кавалергард и декабрист, арестованный в этом доме вместе со своим другом Свистуновым зимой 1826 года и вернувшийся сюда из кавказской ссылки в 1831 году. Однако он не стал наследным владельцем городской усадьбы: в конце 1830-х Васильчиковы уступили владение графине Зубовой, урождённой Оболенской, бывшей замужем за внуком Суворова. Чета Зубовых не оставила прямых наследников, и в 1858 году во владение вступил брат графини, гвардейский полковник Сергей Оболенский. Именно при нём, благодаря его средствам и связям (состоял для особых поручений при Московском военном генерал-губернаторе!) и начал складываться настоящий московский особняк.


Макет особняка на Гоголевском, 14

Большой дом приобрёл п-образную форму, а к 1862 году два здания были объединены в одно. При взгляде на фасад хорошо виден переход: на месте бывшего въезда во двор, с единственным окном, соединяющий двух- и трёхэтажные части дома. Там владелец, вдохновлённый модным в то время ориентализмом, создал красно-золотую «мавританскую» комнату с куполом, резными арками, геометрическим орнаментом. Неподалёку была устроена и небольшая «персидская» комната, скорее всего, курительная. Сильно похорошели в то же время и парадные помещения дома: появились выразительная лепнина, гобелены на стенах и три великолепных камина из мрамора и яшмы. В покои вели массивные резные двухстворчатые двери, а на парадном втором этаже был устроен стометровый Большой зал с шестиметровым потолком. От перекрытий третьего этажа здесь остались только антресоли с двух сторон — туда поднимался оркестр: в помещении оказалась прекрасная акустика.


Мавританская комната

Этот концертный зал стал словно притягивать к себе людей искусства. В 1865 году князь Оболенский покинул военную службу и в процессе устройства своей новой жизни (крепостное право было отменено и жить за счет крестьян стало невозможно) продал дом купцу первой гильдии «золотканительщику» А. В. Алексееву. По словам знатока московского купечества Павла Бурышкина – «представителю одной из самых культурных и самых почтенных купеческих фамилий», дядюшке будущего великого режиссёра К. С. Станиславского. Сын Алексеева Николай будет московским городским головой, известным благотворителем, одним из основателей и директором Русского музыкального общества.

В 1885 году Алексеевы выстроят себе новый дом на северной части владения (на месте сада; ныне Гоголевский, 16), а южную со старым зданием продадут семейству фон Мекк.

Тогда это семейство было известно, прежде всего, в качестве удачливых железнодорожных предпринимателей. В наше время — благодаря Надежде фон Мекк, другу и покровительнице Петра Чайковского, посвятившего ей свою жизнеутверждающую Четвертую симфонию. «Я ей обязан не только жизнью, но и тем, что могу продолжать работать, а это для меня дороже жизни», — писал Петр Ильич одному из своих друзей.

Надежда фон Мекк пережила Чайковского всего на два месяца. А дом купил Александр Иванович Фальц-Фейн, богатый землевладелец Новороссии, страстный охотник и коллекционер старинного оружия. (Его внучатый племянник барон Эдуард Александрович Фальц-Фейн, жил в Лихтенштейне и посвятил свою жизнь возвращению в Россию вывезенных из неё произведений искусства). К 1899 году стараниями Фальц-Фейнов дом словно подготовился к вступлению в новый век: здесь появились вентиляция, паровое отопление и электричество. Кроме того, фасад украсил чугунный балкон.

От баронов дом снова перешёл к знаменитой купеческой династии. Его приобрела Любовь Зимина, сестра владельца частной оперы С. И. Зимина и жена весьма известного в первой половине XX века оперного певца Н. Г. Райского. Дом стал одним из центров культурной жизни города. В большом зале раздавался густой шаляпинский бас, здесь играли Танеев, Глазунов и Рахманинов, для обсуждения новых постановок (даже во время начавшейся первой мировой войны!) собирались видные режиссёры, художники, критики…


Большой зал ЦДШ

Грянула революция 1917 года. Дом был национализирован и передан под коммунальное жилье. Чета Райских была «уплотнена»: супругам досталась квартира №4. В 1924 году, как раз когда Пречистенский бульвар стал Гоголевским, им пришлось перебираться в служебную квартиру при Московской консерватории (Райский был профессором музыки). На пять лет здание стало частью вытянувшегося по бульвару комплекса домов Верхового суда РСФСР, а потом было отдано под общежитие семейных политэмигрантов из Европы и Азии. Большой зал стал многоязыким интернациональным клубом, который заметно поредел в годы «большого террора» и великой войны. Уцелевшие вернулись после войны на родину, а дом во второй половине 1940-х стал служебным зданием гигантской империи «Дальстроя», подразделения ГУЛАГа, организовывавшего золотодобычу на Колыме, освоение Чукотки и Якутии.

С наступлением «оттепели» империя ГУЛАГа рухнула, «Дальстрой» сдулся до ведомства, а потом и вовсе был упразднён. Особняк на Гоголевском бульваре на некоторое время опустел… И начал новую жизнь – в качестве Центрального шахматного клуба СССР, легендарного ЦШК, впоследствии — Центрального дома шахматиста. В 1956 году долговременная «осада» Советского правительства ведущими шахматистами ведущей мировой шахматной державы увенчалась успехом. Главную роль в истории со счастливым концом сыграли 7-й чемпион мира Василий Смыслов и его тренер, упорный гроссмейстер Владимир Алаторцев (его имя запечатлено на памятной доске на парадной лестнице особняка). Смыслов дружил и был соседом с главным архитектором Москвы Михаилом Посохиным, и тот взялся помочь: при условии, что найдётся человек, готовый проводить часы и дни в бесконечных путешествиях «по инстанциям». За такую работу и взялся Алаторцев. Он, как вспоминал Смыслов, «любил эти бесконечные “хождения по мукам”. Ему нравился сам процесс пробивания (не важно чего), а если он к тому же верил, что всё получится, то тут уж его было не остановить».


Мемориальная доска Владимира Алаторцева

И 18 августа 1956 года на Гоголевском бульваре открылся главный шахматный дом страны. Всё «центральное» в мире советских шахмат собралось в Центральном шахматном клубе: центральные шахматные издания, центральные лекторий, шахматная школа… На чугунном балконе Фальц-Фейнов стали выставлять демонстрационную доску с ходами важнейших партий, игравшихся в клубе (все болельщики просто не помещались!). Клуб стал «шахматной Меккой» мирового значения: почти сразу после открытия здесь собрался конгресс ФИДЕ, а в 1958 году 15-летний шахматный гений Бобби Фишер примчался в Москву и вместо обозрения её достопримечательностей все дни проводил в гроссмейстерской комнате ЦШК в блиц-партиях с советскими гроссмейстерами и тщетном ожидании встречи за доской с чемпионом мира Ботвинником…

В 1980 году, в директорство В. Д. Батуринского, в ЦШК появился первый в мире музей шахмат. В основу его легла часть коллекции самого известного в СССР собирателя шахматных редкостей ленинградца Вячеслава Домбровского. Поначалу это была музейная комната, которая работала два раза в неделю по 3 часа, и заведовал ей — на общественных началах — кладовщик клуба. Лишь в годы перестройки работа музея была поставлена на солидную основу, и большую роль в этом сыграла его директор Наталья Иванова, профессиональный искусствовед. Статьи в журналах «Шахматный вестник» и «Шахматы в России», написанные Натальей Ивановой и историком шахмат гроссмейстером Юрием Авербахом, знакомили с самыми интересными экспонатами любителей шахмат всей страны.

С каждым годом коллекции становилось всё теснее: её пополняли подарки, личные вещи известных шахматистов, новые и самые разнообразные комплекты шахмат, от утончённых миниатюр до громоздкого шахматного стола из карельской берёзы, который был изготовлен в качестве подарка Брежневу. Есть в музее настоящие антикварные ценности, вроде редчайшего памятника русского авангарда, фарфорового комплекта «Животные Севера против животных Юга», которого нет даже в специализированных художественных музеях (по крайней мере, целиком). Есть и ценности духовные: шахматы блокадного Ленинграда, шахматы ГУЛАГа, парившие в невесомости шахматы первого матча «Космос‒Земля»…


Уголок в музее, посвященный матчам Карпов - Каспаров

Необыкновенно притягательным для посетителей стал столик матча Карпов ‒ Каспаров 1984 года: до сих пор сохранились «те самые» флаги, часы, бланки для записи ходов и забытые ныне конверты для записи отложенных партий. Гордостью музея стала коллекция наград, завоёванных советскими и российскими шахматистами — подобной ей нет ни в одном шахматном музее (а их после и по примеру московского открылось уже немало). В этой коллекции уникальные кубки, такие, как «кубок Веры Менчик», учреждённый в 1927 году леди Гамильтон Рассел для награждения чемпионки мира по шахматам или Олимпийский кубок, завоёванный российскими шахматистками в 2014 году в третий раз подряд.

Тесная комната, а в последние годы ещё и её аварийное состояние, приводили к тому, что музей не работал месяцами, а порой и годами. Только 25 сентября 2014 года музей занял своё новое, достойное коллекции место — в заново отремонтированных и подготовленных к экспозиции залах. В них удалось выставить лучшие экспонаты коллекции. О самых интересных из них пойдет речь в последующих публикациях.


Один из залов музея
Фотографии Владимира Бойко