В ГПНТБ прошел вечер, посвященный 70-летию радиоматча СССР – США

Среди гостей были работники Посольства США в Москве

В Государственной публичной научно-технической библиотеке в Москве прошел вечер, посвященный открытию фотовыставки «70 лет радиоматча СССР – США, 1945 и Матч на первенство мира Спасский – Фишер, Рейкьявик, 1972». Напомним, что радиоматч СССР – США проходил с 1 по 4 сентября 1945 года на 10 досках в два круга и закончился со счетом 15,5:4,5 в пользу сборной Советского Союза. В матче за мировую шахматную корону в Рейкьявике Бобби Фишер обыграл Бориса Спасского со счетом 12,5:8,5.

Перед собравшимися выступили генеральный директор ГПНТБ России, доктор технических наук профессор Яков Шрайберг, атташе по информационным ресурсам Посольства США в Москве Маджия Крауз, старейший гроссмейстер мира, главный специалист Центра шахматной культуры и информации ГПНТБ Юрий Авербах. Сам Юрий Львович не играл в историческом радиоматче, но выполнял функции контролера. Вел вечер старший научный сотрудник Центра Сергей Воронков.

К сожалению, во встрече не смог принять участие 10-й чемпион мира Борис Спасский. Вот что рассказал С. Воронков:

– За последние дни я пару раз говорил по телефону с Борисом Васильевичем, пытаясь уговорить его принять участие в вечере, тем более что он уже дважды бывал в нашей библиотеке. Он сказал, что охотно приехал бы, но «сидит на чемоданах»: скоро едет в Берлин на какое-то мероприятие. «А чему оно посвящено?» – «Будут вспоминать матч в Рейкьявике. Меня позвали в качестве почетного гостя. Буду там слоном из крыловской басни. Помните: “По улицам слона водили, как видно, напоказ…”? Как там дальше-то? “Известно, что слоны в диковинку у нас, – так за слоном толпы зевак ходили…” Вот так и меня будут водить!»

Огорчившись, что Спасского не будет, я придумал выход: спросить, что бы он хотел сказать о Фишере, и зачитать его слова гостям. Он любезно согласился.

«Я сохранил о Фишере добрые воспоминания. У меня нет к нему никаких претензий. И то, что он вел себя, как ребенок, я ему всегда прощал. Бобби был очень чистым и доброжелательным. Любил детей, животных. Он же был страстным кошатником! Я тоже, как Бобби, кошек люблю больше, чем собак. Были ли у него кошки? Не думаю. Хотя я у него дома никогда не был. Мне хотелось побывать у него в Пасадене, но не довелось. Его же дом там обокрали, почти весь архив пропал… Я тоже хочу сейчас спасти свой архив, оставшийся в Париже. Собираюсь обратиться к Илюмжинову, в ФИДЕ, чтобы они помогли. У меня есть небольшой архив в Москве, но это лишь малая часть…

Мне приятно вспоминать о Бобби. Он относился к категории трагичных людей. Я это почувствовал, наблюдая за ним еще в 1958 году, когда он с сестрой приезжал в Москву. Да, я был тогда в ЦШК и наблюдал за его игрой в блиц, и Бронштейн тоже наблюдал. Помню и Петросяна там… Для Бобби это был грустный опыт, он же в Москве ничего не увидел. Сидел целыми днями в ЦШК и только играл. А потом его из Москвы попросили… Да, это был грустный для него опыт. И одна вещь осталась для него непонятой: что у него в России было огромное количество болельщиков! И во время матча в Рейкьявике, я знаю, многие тоже за него болели…

Всех советских гроссмейстеров он считал офицерами КГБ. Я спросил в шутку: “Бобби, и я тоже офицер?” Он промолчал… “Ладно, как только получу звание полковника, приглашу тебя в ресторан!” – пообещал я ему.

Он не уважал ни Карпова, ни Каспарова, ни Корчного, ни Кампоманеса… Знаете, как он их называл? Карпи, Каспи, Корчи, Кампи…

В Исландии Бобби оказался в цугцванге. Американцы настаивали, чтобы его выдали в США, он никуда не мог выехать с острова, опасаясь ареста. А умер потому, что не доверял врачам. У него были серьезные проблемы с почками, а он отказался от операции… Он и меня отговаривал, когда во время матча с Гортом у меня был острый приступ аппендицита. Позвонил и сказал, чтобы я не ложился в госпиталь. Считал, что я тоже, как и он, в «черном списке», и меня могут убрать руками врачей…

Еще когда он сидел в японской тюрьме, я написал письмо президенту США и послал Миоко Ватаи, его последнему очень близкому другу. Она передала письмо американцам, но дальше дело не пошло… Там я написал, что пусть нас с Фишером засунут в одну камеру, дадут нам шахматы и оставят нас в покое!»