26 декабря 2011

Борьба по всей доске - его стихия

Редакция сайта РШФ попросила Владимира Крамника поделиться воспоминаниями о Виталии Цешковском. В конце 80-х – начале 90-х годов краснодарский гроссмейстер, двукратный чемпион СССР тренировал будущего 14-го чемпиона мира 

– Я, конечно, слышал, что у Виталия Валерьевича со здоровьем всё не так уж здорово, но такие вещи всегда неожиданно происходят… Ведь ему было всего 67 лет – не такой уж преклонный возраст по нынешним временам.

Мы давно уже не виделись, как-то наши пути не пересекались, – я играл в одних турнирах, он в других; но у нас всегда оставались хорошие отношения. Конечно, когда я увидел печальную новость в интернете, сразу нахлынули воспоминания...

Мы очень плотно сотрудничали года с 88-89-го по 94-й. Мы земляки: я жил тогда в Туапсе, а Цешковский в Краснодаре. Время от времени со мной кто-то занимался – то один местный мастер, то другой. В какой-то момент стало ясно, что я могу вырасти в очень сильного игрока, поэтому мне решили найти тренера, который очень глубоко понимает шахматы. Автоматически всплыла кандидатура Цешковского – в Краснодарском крае других шахматистов такого уровня больше не было.

Единственная проблема – Туапсе и Краснодар расположены не очень близко друг к другу, поэтому нам было не так просто часто встречаться. К тому же он еще сам постоянно играл, причем показывал очень приличные результаты. Так что мы больше общались на турнирах, иногда на сборах. Не раз жили в одном номере, когда он помогал мне на юношеских соревнованиях. Конечно, мы много разговаривали и занимались шахматами. Я был тогда еще очень молод, поэтому общение проходило не совсем на равных. Безусловно, он относился ко мне не как к ребенку, – делился своими мыслями, рассказывал много интересных вещей, но каких-то диспутов, больших диалогов у нас не было, поскольку мы, все-таки, люди из разных поколений. Он был очень интеллигентным человеком, щепетильным, никогда не давил, не навязывал мне свое мнение. Пять раз извинится, прежде чем выразит свое несогласие с чем-либо. Честный, порядочный человек, и совершенно не злобный. Мог относиться к кому-то не очень хорошо, но я никогда не слышал злобности в его голосе, у него не возникало желания с кем-то свести счеты, отомстить и т.п. По-моему, он ничего плохого никому никогда не сделал.

Цешковский был очень интересным, оригинальным и нестандартным шахматистом. Прежде всего, он очень любил шахматы. Один из немногих, кто мог анализировать любую позицию. Помню его любимую позу: полулежа на кровати, подперев голову рукой; перед ним – рижские магнитные шахматы, которые всегда с собой возил. Когда на юношеских первенствах я возвращался после игры в номер, то мог застать его, например, за анализом какой-нибудь партии из журнала «64»; условно говоря, Родригес – Гуэтерос из чемпионата Колумбии. Если какая-то позиция его увлекла, он мог анализировать ее и три часа, и четыре. Двигал фигуры, думал, двигал, снова думал… Мне это казалось немного странным, я как-то сказал: если вам так нравится анализировать – может быть, лучше возьмете какую-нибудь позицию из своего репертуара? А он готов был изучать любую идею, которая его захватила. Это, конечно, редкое качество, оно присуще только людям, искренне любящим шахматы!

Мне кажется, Виталий Цешковский не достиг своего максимума из-за того, что слишком любил шахматы: ему страшно нравилось играть, анализировать, а практический результат его не особенно волновал. Разумеется, ему приходилось зарабатывать, заботиться о своей семье, но по большому счету ему нравилось просто играть в шахматы. Подобный энтузиазм в анализе я редко встречал! Его мог захватить какой-нибудь этюд или даже задача на обратный мат. Расставит ее на доске и сидит полдня решает. Меня всё это забавляло, мы с ребятами посмеивались над ним, когда он увлеченно рассказывал: «Сложная задача, но насколько же интересная!» Стоит какая-то иррациональная позиция – обратный мат в 10 ходов, бред какой-то! А он делится своими переживаниями: «Я уже чувствую, какая должна быть конструкция, но никак не могу правильный путь нащупать…» Это было зрелище уникальное, таких людей остается все меньше и меньше…

Был ли Цешковский на одном уровне с великими или чуть пониже – судить не берусь; размер таланта вообще оценивать очень трудно. Но то, что спортивные качества у него были на нуле – это очевидно. Он «выезжал» за счет любви к шахматам и своего таланта. Ему бы добавить еще спортивных качеств... Когда был в ударе, то разрывал всех подряд, и никто не понимал, что происходит на доске! У него был удивительный стиль: очень любил сложные позиции, специально осложнял, осложнял, осложнял игру… Причем сложные позиции – не означало просто счетные; он любил, когда остается много фигур, когда борьба идет, по возможности, на всех участках доски. Любил наводить «шухер» на доске, когда трудно понять, что вообще происходит. Это была его стихия, здесь он переигрывал очень сильных гроссмейстеров, причем переигрывал порой просто как детей. Конечно, у него были стороны и послабее, но в целом стиль был очень оригинальным, нестандартным; даже не знаю, с кем можно сравнить Цешковского. Он всегда подходил к позиции без каких-то четких оценочных критериев: вот это лучше, это хуже. Он меня в этом плане как бы «разбавил»: я ведь учился по книгам Нимцовича, Тарраша, а там критерии очень жесткие – это хорошо, это плохо. Виталий Валерьевич, разумеется, понимал шахматы глубже, чем я тогда, и он сумел показать, что шахматы гораздо многограннее и не столь категоричны; иногда вообще трудно понять, лучше позиция или нет. Он обогатил меня в этом плане.

Помню, то ли в 90-м, то ли в 91-м году мы были на сборах в Новогорске перед первенством мира среди юношей. Сбор длинный, недели две, всё время заниматься скучно было. В какой-то момент мы сели за доску, и я говорю: «Может, в блиц немного поиграем?» Он говорит: «Давай!» Мне было лет 15-16, я уже играл довольно прилично. Конечно, он был сильнее как шахматист, но я был молод, голова соображала очень быстро. Как и любой молодой шахматист, я любил играть блиц, тем более с таким великим игроком. И ему это тоже доставляло большое удовольствие. И так завелись, что играли три дня подряд, делая перерыв только на еду и сон. Даже на прогулки не отвлекались!

Поначалу мы вели счет, потом перестали, но он был примерно равным: за три дня, может, кто-то выиграл «+5» максимум, а партий мы сыграли – и не сосчитать! Счет никого особо не волновал, настолько оба увлеклись игрой, но ради интереса с какого-то момента мы стали делить наш марафон на матчи по 10 партий. То я выиграю матч, то он, но все время отрыв 1-2 очка, не больше.

Безусловно, Виталий Валерьевич серьезно повлиял на мое шахматное становление. В юношеский период очень важно общаться с сильным шахматистом. Не сказал бы, что мы очень много анализировали, хотя и это тоже было, но если у тебя есть способность к обучению, то очень важно контактировать с крупным шахматистом, который по-другому видит игру и просто лучше тебя понимает шахматы. Он не готовил специальных тем для занятий, мы просто садились за доску и начинали двигать какие-то позиции, более-менее относящиеся к моему репертуару, а иногда и не совсем. Порой он просто говорил: «Я тут партию интересную сыграл, давай поанализируем!» И мы могли несколько часов разбирать эту партию. Конечно, подобный аналитический процесс очень меня обогащал. Цешковский делился своими мыслями, идеями, концепциями, и это было очень полезно.


Году в 94-м наше сотрудничество прекратилось, потому что в тот момент шахматы начали сильно меняться. Появились компьютеры, а Виталий Валерьевич работал так же, как и раньше, и немножко не успевал за всё возрастающим объемом информации. Он анализировал невероятно глубоко, но очень медленно. Это вполне естественно, но у меня возникало ощущение, что я просто не успеваю проработать нужный объем информации; лучше немного поступиться глубиной, но посмотреть больше. Я начал пробовать работать с другими людьми, более молодыми, которые и с компьютером умели обращаться. С Виталием Валерьевичем у нас не было никаких личных проблем, но в плане совместной работы наши пути потихонечку разошлись. Он человек другого поколения, ему было непросто перестроиться и начать работать с компьютерами. Он любил шахматы больше как игру, чем как профессию. А года с 1994-го домашняя подготовка стала уже жестко профессиональной работой. Я уже входил в десятку, и приходилось «пахать», независимо от того, нравится позиция или нет. Например, чуть худший эндшпиль доводить до четкой ничьей. А Виталий Валерьевич был не готов ментально к такой работе, он любил шахматы как творчество. Я это отлично понимаю и приветствую, но тогда этого было уже недостаточно для того, чтобы достичь вершины. Наши пути разошлись, хоть мы и потом иногда еще виделись, общались. В любом случае, наше сотрудничество оказалось для меня очень полезным.

Конечно, печально, что уходят люди этого поколения, с которыми я был связан в детстве. Недавно скончался Игорь Юльевич Ботвинник, я тоже очень расстроился, когда во время турнира в Лондоне увидел это сообщение. Я никак этого не ожидал, он всегда был такой оптимистичный, никогда ни на что не жаловался... Честно говоря, я даже не знал, что ему за шестьдесят; мне всегда казалось, что он довольно молод. Буквально год назад мы с ним виделись в Париже, куда он приезжал с семьей. Мы встречались, хорошо посидели, и так все было радужно… Когда меня брали в школу Ботвинника, он занимался всеми техническими деталями, был очень доброжелательным человеком. Такие удары один за другим, люди уходят. Очень жалко, теряешь какую-то частичку своего прошлого…

Очень мало остается таких беззаветно преданных шахматам людей, как Виталий Валерьевич. Он был очень независимый, гордый человек, не любил никакого давления и был абсолютно не способен на какой-то подхалимаж – это было несовместимо с его личностью. Наверное, поэтому Цешковскому очень редко давали зарубежные турниры, ведь в то время часто надо было «подмазать», кому-то вовремя улыбнуться, привезти презентик и т.п. Но он всего этого не любил, поэтому выезжал редко. В этом смысле он был человеком из «потерянного поколения». Думаю, если бы он уехал за рубеж, как Корчной, то стал бы очень большим игроком, уровня Тиммана – стабильно находился бы в десятке. Хотя трудно представить Цешковского живущим за границей – настолько он был наш, настолько связан с российской культурой. А дома он немного закисал: талант есть, а турниров нет. Он мне рассказывал о том, что в какой-то момент потерял интерес к карьерному росту в шахматах. Он понимал, что он не Карпов, не настолько великий, чтобы ему давали все турниры, а с другой стороны, пока этих турниров нет, великим он и не станет. Цешковский говорил: «Я не способен вести себя так, чтобы эти турниры выпрашивать». Он в каком-то смысле сдался и решил, что будет просто играть в шахматы, чтобы получать удовольствие.

Конечно, с ним связано и много забавных историй. Одну он сам любил рассказывать. В свое время Цешковскому предложили переехать в Краснодар из Омска, чтобы в этом регионе был свой очень сильный шахматист. Ему дали большую квартиру в центре города на улице Красной, предложили хорошие финансовые условия, и он сразу стал завидным женихом. И вот у него случился очень серьезный роман, они с избранницей уже подумывали о браке. Но – никак не складывались отношения с потенциальной тещей. Вроде бы ей и хотелось, чтобы дочка вышла замуж за известного шахматиста, но все-таки Цешковского она недолюбливала. Далее попробую воспроизвести рассказ Виталия Валерьевича:

«В один прекрасный день стою на остановке, жду автобус и курю. Тут мимо идет будущая теща и после коротких приветствий выдает такую фразу:

– Так вы, Виталий, оказывается, еще и курите!

На что я не сдержался и ответил:

– Я еще пью и по женщинам люблю ходить!

После этого роман сразу закончился».

Цешковский был очень прямым человеком, обладавшим чувством собственного достоинства. Он мог и шахматному руководству прямо в глаза сказать какие-то вещи. Его очень уважали, но на турниры обычно посылали, скажем так, более сговорчивых. Жаль, что он не до конца реализовался в шахматах. И вообще, мог бы пожить и дольше. Мне кажется, от природы у него было колоссальнейшее здоровье – настоящее сибирское.

В его случае очень символично, что он умер за шахматной доской. Он ведь играл до последнего – просто потому, что любил играть. Не думаю, что это приносило Цешковскому так уж много денег, любой несложной тренерской деятельностью он зарабатывал бы не меньше.

Прощайте, Виталий Валерьевич! Пусть земля Вам будет пухом.