Легенда шахмат Шура Королёва
О хозяйке Центрального шахматного клуба рассказывает Борис Долматовский
Да простит меня Александра Алексеевна, что я назвал её Шурой. Но не я один… Наверное, сотни, а может, тысячи шахматистов так её зовут. Она – Шура для всех: и для молодых, и для ветеранов. Меняются поколения, уходят люди. Но те, кто хоть раз побывал в ЦШК в советское время, наверняка запомнил эту общительную, симпатичную женщину, бывшую настоящей хозяйкой клуба. В её ведении были часы, шахматы, бланки… Она судила и помогала судить турниры и матчи самых разных уровней: от квалификационных до Всемирных олимпиад, чемпионатов Европы и мира.
Помню, как школьником прибегал в ЦШК и всегда немного побаивался строгой Александры Алексеевны, которая намного старше меня. Позднее эта разница в возрасте как-то стерлась, а сейчас и вовсе мне кажется, что Александра Алексеевна стала моложе. Она – настоящая легенда отечественных шахмат.
Многое в этой статье взято из интервью, которое она дала мне накануне своего 70-летия, то есть почти четверть века назад. Нелегко дались эти воспоминания Александре Алексеевне. В течение многих дней мы с ней общались, и однажды она заявила:
– Нет, не надо никакой статьи! Кто я такая? Таких, как я, много. Везде найдется своя Шура. А я спать перестала, мне постоянно снятся шахматисты – и живые, и те, которых уже нет. Не буду ничего говорить.
Александра Королёва – явление в наших шахматах. Она сама не стала шахматисткой, хотя желание научиться сильно играть у нее было. И говорили, что есть способности. Но… Александра Алексеевна вспоминает:
– Однажды Григорий Ионович Равинский, главный тренер клуба, увидев меня за игрой в шахматы, сказал: «Ты не нужна мне как шахматистка. Ты хороший работник. Этого достаточно!» И потом добавил: «Бодливой корове – бог рога не дает!» Вообще, Григорий Ионович был удивительным человеком. Он был женат на шахматах. Своей семьи у него не было. Он часто говорил: «Жили два брата. Один из них был шахматистом…» Он пережил в Ленинграде блокаду, а в Москве большую часть жизни снимал комнату. И только незадолго до кончины ему дали комнату в коммунальной квартире. Он один из первых в нашей стране получил звание «Заслуженный тренер СССР». У него занимались Евгений Васюков, Анатолий Быховский, Александр Никитин, Валерий Чехов… Два-три раза в неделю он посещал театр. В Большом пересмотрел постановки по несколько раз. Ходил обедать в диетическую столовую ресторана «Прага», это недалеко от клуба. И всегда ел шоколад. Отламывал небольшие кусочки и обязательно угощал. Он никогда не приказывал. Подойдет сзади, легонько обнимет и спросит: «Куда мы сегодня будем рассаживать шахматистов?» У него была запоминающая походка. Ноги он не поднимал, а передвигал их. Немножко картавил. Помнил партии своих учеников, сыгранные ими в детстве. Он часами сидел с ними и никогда не считал своего времени.
Недолго, но я работала в клубной библиотеке. И очень стеснялась, когда ко мне заходил Григорий Яковлевич Левенфиш. Он был высокий, немного сутулый и такой интеллигентный! А когда он начинал говорить, то очень располагал к себе. Вся робость моя проходила. Узнав, что я хочу научиться хорошо играть в шахматы, он, улыбаясь и внимательно глядя в глаза, посоветовал: «Вы не играйте просто так, а начните по рублику. Только так вы научитесь хорошо играть».
А какие добрые и заинтересованные глаза были у Федора Ивановича Дуз-Хотимирского. Он ходил в длинном пальто, всегда расстегнутом, и не сразу поймешь – где у него шарф. Под рукой он обычно держал огромный портфель, из которого постоянно выпадали бумаги, книги, бланки… А когда начнешь помогать ему собирать их, он говорил в знак благодарности: «Целую ручки, целую ручки»… Он очень любил людей, был духовно близок с ними. И когда он руководил шахматной секцией в «Локомотиве», она была очень популярна среди шахматистов. Однажды, уже будучи в солидном возрасте, поехал за город к Игорю Зайцеву, где он жил тогда, чтобы сообщить ему о переносе командных соревнований.
Незабываемым для меня был Петр Арсеньевич Романовский. Какой-то неземной человек. Всегда одет, как на праздник. Всегда в галстуке и, разговаривая, постоянно поправлял его. Он был небольшого роста, его походка была очень легкой. Он шел на мысочках, как балерина. А как он разговаривал! Никогда не перебивал, внимательно слушал… Его бровки, немного седые, периодически поднимались, и по лицу пробегала еле заметная улыбка. Он много писал книг и всегда с удовольствием их подписывал. Обязательно спросит имя, отчество и даже к детям обращался на «Вы».
Я всегда восхищалась Львом Яковлевичем Абрамовым. Когда он был Главным судьей, хотелось сделать так, чтобы всё прошло без сучка и задоринки. Он был неконфликтным человеком, и очень редко во время его судейства возникали споры. Большинство участников относились к нему с большим уважением. А сколько он провел семинаров по судейству! И вокруг него подбирались какие-то особые судьи: Борис Труцевский, Юрий Заржевский, Лев Синделевич, Владимир Дворкович…
Тепло я вспоминаю и Михаила Михайловича Юдовича, шахматиста, журналиста, судью. Мы вместе 18 раз выезжали судить «Белую ладью». И каждый раз он спрашивал у организаторов: «А Королева едет?» Я его никогда не подводила.
А какой был Александр Александрович Котов! Симпатичный, остроумный, небольшого роста и с быстрой походкой. У него были густые брови, как у Брежнева, и смеющиеся глаза. Я с ним работала на первенстве Европы, где он был главным судьей. Нам часто перед туром измеряли давление. Однажды, увидев, что у меня 120/70, сказал:
– Ну, Шура, ты прямо космонавт!
Необыкновенным останется в памяти Пауль Петрович Керес. Он был наш, советский, но все-таки казался немножко иностранцем. Легкий акцент в разговоре, корректность в обращении. Всегда в костюме и бабочке. Однажды наши шахматисты вернулись из-за границы. И Керес был совершенно больной: его рвало, поднялась высокая температура. Он просил не вызывать врача, так как спешил домой – у него уже был на руках авиабилет. Его уложили в клубе в гроссмейстерской комнате. Все боялись к нему подойти, и никто не пригласил к себе домой, опасаясь инфекционной болезни. Я вместе с Николаем Сиротиным ухаживала за ним, поила чаем. Николай даже ночевал в клубе. На второй день Кересу стало легче, и он поднялся. После этого он всегда с благодарностью напоминал мне об этом и при встрече целовал ручку.
Тиграна Вартановича Петросяна я первый раз увидела в клубе в начале пятидесятых. Он был в длинном пальто и галошах. Все говорили о нем как об очень талантливом шахматисте. Был он небольшого роста. Походка легкая. Имел приятный голос с южным акцентом. Был очень остроумным и всегда говорил комплименты.
За мою долгую работу в клубе сменилось директоров пятнадцать. Борис Павлович Наглис был одним из немногих, при ком жизнь в клубе бурлила с раннего утра и до позднего вечера. Были кабинеты шахматного мастерства. По средам читались лекции в Чигоринском зале, где было установлено сорок стульев. А если выступал гроссмейстер, то лекцию переносили в Большой зал. Каждую осень в первенстве клуба играли до шестисот шахматистов. А какие работали тренеры: Григорий Равинский, Абрам Хасин, Олег Моисеев, Александр Константинопольский! Александр Маркович был «отцом» всех женщин-шахматисток, особенно грузинок. А какой у него был насыщенный спортивный календарь! Все проводилось на высоком уровне. Все наши чемпионки «родились» при нем. Вот, кажется, человек небольшого роста с тихим голосом, всегда с улыбкой, а как сумел организовать работу, каким авторитетом он пользовался у своих учениц!
Многие люди, которых я встречала, были очень преданны шахматам. Но так, как любил их Владимир Симагин, трудно даже представить. Владимир Павлович был настоящим клубным гроссмейстером. Каждый день он приходил в ЦШК. Запомнилось как он сидел за партией: левой ногой обвивал правую «косичкой» и немного наклонялся вперед, поджав руки под себя. Был он очень порядочным, но в нем жил дух противоречия. На собраниях всегда с кем-то не соглашался, хотя обычно все заканчивалось приемлемым для всех решением. А каким он был добрым! Однажды, увидев меня расстроенной из-за того, что у дочери пропали часы, успокоил: «Завтра заканчивается турнир, и меня спрашивали, какой я хочу приз. Я попрошу часы». На следующий день после закрытия турнира он попросил меня передать часы дочери, хоть я и отказывалась. Он долго не мог выполнить норму гроссмейстера, но никогда ни с кем не шёл на сговор, даже когда ему не хватало до нормы всего пол-очка.
Однажды в клубе появились два молодых бравых киевлянина: Леонид Штейн и Эдуард Гуфельд. Оба красивые – ну, прямо орлы! Хотя одеты были неважно – Штейн, например, в шинели и обмотках. Худенький Гуфельд был страшный балагур: если где-то собралась толпа, то в центре наверняка Гуфельд. Как-то раз оба перед какими-то командными соревнованиями подбирали в библиотеке шахматную литературу. Набрали столько, что у Штейна лопнули брюки по шву.
– Шура, выручай! – взмолились оба. Пришлось помогать.
Но не только приятные воспоминания сохранила Александра Алексеевна…
– В гостинице Спорт» в 1982 году проходил межзональный турнир. Я помогала проводить массовую работу со зрителями. У меня попросили два пропуска для Бориса Гулько и Анны Ахшарумовой. Я вынесла. Они были для меня известными шахматистами, которые выросли на моих глазах. Оказалось, что они собирались уезжать за границу, и я не должна была помогать нашим «врагам». Об этом случае мне напоминали ещё несколько лет. Не забыли, что я однажды была в буфете с иностранцем. В клубе проходил юношеский турнир: матч Москва – Белград. Югославов привез известный шахматный деятель, арбитр Б. Кажич. Так вот, случайно мы оказались за одним столом, и из-за этого у меня потом были неприятности.
И все-таки у Александры Алексеевны теплых, приятных воспоминаний значительно больше.
– Однажды решили устроить встречу Нового года в клубе. В центре Большого зала поставили огромную елку, нарядили её. Играла музыка. В организации нам помогал Юрий Авербах. Так вот, когда пришли шахматисты, а многие из них были с женами, они достали шахматы и стали играть друг с другом. А нам с Юрием Львовичем пришлось вальсом открывать вечер. Но танцующих пар было немного.
Бориса Спасского, Михаила Таля, Бухути Гургенидзе, Иво Нея я помню участниками юношеских соревнований. Во время матча с Тиграном Петросяном я готовила Борису Васильевичу, по рецепту его мамы, мед с лимоном. Эта трехлитровая банка должна была стоять у его кровати, и он на ночь должен был съедать 2-3 ложки. Когда в клубе проходило доигрывание, его мама постоянно звонила мне – интересовалась, как дела у Бори. Спасский никогда ни о ком плохо не отзывался и ни с кем не ссорился.
Помню Женю Васюкова в форме ремесленника. Жизнь-то какая была трудная! И когда он выполнил норму гроссмейстера, то это для нас был праздник!
А как же я люблю шахматисток! Елена Фаталибекова, Наталья Титоренко, Елена Балашова, сестры Калашниковы, Людмила Белавенец, Вера Стернина, Алла Кушнир, Тамара Зайцева – это мои шахматные дети. Они были такими маленькими, когда начинали играть в шахматы, что некоторым из них я подкладывала под зад по три доски. А сейчас они уже сами бабушки. Титоренко, когда мы встречаемся, говорит:
– Старуха ты наша! Все на тебя равняемся!
* * *
Сам я начал посещать клуб, наверное, с десятилетнего возраста. В те давние времена Александра Алексеевна была олицетворением клуба. Она о каждом всё знала, да и шахматисты к ней тянулись, делились с ней самым сокровенным.
– Вам не стоит сегодня играть, что-то Вы неважно выглядите, – говорила она одному.
– Что вы так раскраснелись? Может быть, у вас поднялось давление? – обращается к другому.
– После партии позвони домой, бабушка очень волнуется, – напоминает третьему.
Не побоюсь сказать, что её жизнь – подвиг во имя шахмат и людей. Ведь она всю жизнь помогала шахматистам. Все субботы, все воскресенья бежала в клуб.
– О чем мечтаете, Александра Алексеевна?
– В мои годы уже не до этого. Хочется, чтобы у дочери было все хорошо. Да и внучка, которая уже замужем, была бы счастлива. Вот пенсию бы побольше. Моих пенсионных едва хватает, половина уходит на лекарства. Ведь всю жизнь на ногах – сердце поизносилось.
– В чем секрет Вашей молодости?
– Я не чувствую зла, зависти к людям. Я всех люблю. Может быть, я не имела права вспоминать тех людей, которых уже нет, или тех, которые с нами? Я не знаю. Но это моя жизнь. Если и меня будут помнить, а я в это верю, значит, жизнь прожита не зря. Я нужна была людям!
…В декабре 2017 года в гостиной имени В. Я. Дворковича отмечали 90-летие Александры Алексеевны Королёвой. Было много цветов, подарков, теплых слов; провели турнир ветеранов…
Наконец, Александра Алексеевна взмолилась:
– Дайте же и мне что-нибудь сказать! Я всех так люблю!.. – и... разрыдалась.
Турнир претендентов
