2 июня 2020

Уроки Кройфа

О вице-чемпионе мира Борисе Гельфанде рассказывает пиар-директор ФШР Кирилл Зангалис

У нас единственным видом знатности, говорят здесь, почитается увенчанный успехом труд
(Артуро Перес-Реверте).


Москва. 18 ноября 2009

Это было закрытие супертурнира в честь великого Михаила Таля. Мой первый большой форум, который я посетил как обозреватель «Советского Спорта». Для меня это был абсолютно новый мир, с ожившими героями. До этого я лично не общался ни с одним шахматистом такого уровня. А тут сразу оказалась целая россыпь: Крамник, Аронян, Гельфанд, Иванчук, Свидлер, юный Карлсен.

По дороге на банкет в переходе метро я встретил Владимира Крамника, с которым буквально недавно делал большое интервью, о котором рассказывал ранее. Но разговора с Владимиром Борисовичем не получилось. Он не очень охотно шел на контакт с незнакомыми людьми, а для него я был совершенно непонятным персонажем. Я лишь поздравил чемпиона с победой в мемориале. В решающей партии Крамник спас очень сложную позицию с Иванчуком. Я тогда еще ничего не понимал в оценках компьютера, а тем более в тонкостях позиций, но специалисты, которыми кишел пресс-центр, уверяли, что Василий был обязан побеждать…

На банкете царила шахматная атмосфера. Все аккуратно выпивали вино, вели светские беседы. Мне были тогда в диковинку все эти гроссмейстерские чудачества. Просто поразил внешний вид Иванчука. Он был в костюме, бейсболке и в тапочках. При этом он стоял в углу и, как мне показалось, плакал. Но к нему никто не подходил. Мне захотелось утешить гроссмейстера, который так переживал из-за своей последней партией. Но коллеги предупредили, что лучше не надо, и что это обычное состояние Василия.

Как же я мечтал просто с кем-то поговорить про шахматы! И тут неожиданно ко мне сам обратился Гельфанд.

— Молодой человек, не передадите мне вот тот десерт? — попросил меня Борис Абрамович.

— Конечно, — я кинулся к столу.

— Скажите, я вот начинаю пробовать писать про шахматы, — робко начал я беседу. — Но нашей газете очень нужен эксперт. Раньше таковым был Яков Дамский, но он, к сожалению, скончался. А моих знаний для анализа ну никак не хватит. Может быть, вы оставите свой телефон, я бы у вас спрашивал мнение о тех или иных турнирах. Да и просто хотел бы подружиться. Вы ведь еще собираетесь побороться за мировую корону?

— Ох, Кирилл, Кирилл, приятно, что у вас на меня такие глобальные планы, — очень по-доброму улыбнулся Гельфанд. — Вот вам мой номер, смело звоните. Вы знаете, я как раз отправляюсь скоро в Ханты-Мансийск, где начинается Кубок мира. Вот нужно там сыграть хорошо, чтобы в претенденты отобраться, а там посмотрим. Видно, что вы в шахматах недавно, но ничего — разберетесь.

Мы еще долго говорили с Борей. О футболе и его любимой «Барселоне», о вечернем решающем матче сборной России со Словенией за выход на чемпионат мира в ЮАР. О Минске и Ташкенте. Я был поражен, с каким вниманием и деликатностью отвечал на все мои вопросы Гельфанд, и с первых же минут глубоко зауважал этого человека.


Казань. 27 мая 2011

Мне довелось попасть на матчи претендентов. С помощью известного журналиста Марка Глуховского я уговорил руководство «Советского Спорта», и меня командировали в Казань на финал Гельфанд — Грищук.

Да-да, Боря на том банкете скромничал, говоря о своих планах на Кубке мира. Он выиграл его в блестящем стиле, обидев, кстати, в полуфинале моего будущего подопечного Сергея Карякина. Взяв трофей, гроссмейстер обеспечил себе путевку в турнир претендентов.

Это была эпическая битва. Первые пять партий завершились вничью, а в заключительном поединке Борис Абрамович сумел реализовать преимущество. Думаю, что это можно считать настоящим спортивным подвигом. Выйти на матч за корону в возрасте сорока двух лет, в момент, когда шахматы так помолодели, — дорогого стоит.

После красивой победы в заключительной партии финального матча претендентов Гельфанд на следующий день спускается в гостиничный холл только к обеду. Заказывает овощной суп, мясо с картошкой и черный чай. Поднимает на меня красные от недосыпа глаза. Будто опять всю ночь анализировал партию.

— Совсем не спали, Борис?

— Очень тяжело было уснуть. Намного труднее, чем после болезненного поражения. После неудачи ты собираешься в кулак, анализируешь промахи, думаешь, как их исправить. А тут – невероятное нервное возбуждение. Когда в 2009 году выиграл Кубок мира в Ханты-Мансийске, ни на секунду глаз не сомкнул. Сейчас задремал только к рассвету.

— Осознали масштаб своей победы?

— Я все осознал в полной мере сразу же, как Грищук сдался. Для этого мне не нужно было время. С годами я научился контролировать свои эмоции. Если бы они управляли мной, я никогда не победил бы в Казани. В последней партии я ведь понимал, что стою на выигрыш. Но нужно было спокойно доделать свою работу. Такой же подавляющий перевес против Грищука имел Володя Крамник в полуфинале. Дожми он тогда Сашу, был бы в финале. Но Крамника, видимо, подвели нервы.

— Вы уже думаете о матче с Вишванатаном Анандом?

— Скажем так, держу в уме. Но сначала мне нужно как следует отдохнуть. Сколько времени на это уйдет, неизвестно.

— Виши – чемпион мира по всем возможным версиям, какие были в истории шахмат. Каковы ваши шансы?

— Да, он великий. Но пусть нас рассудит игра. Я очень давно не сражался с ним в классике. То блиц, то игра вслепую. Это будет хороший матч, уверяю вас.

— Знаю, вы фанат «Барселоны». Вы летите в Лондон на финал Лиги чемпионов?

— Да, друзья подарили билеты.

— Фирменный шарф захватили с собой?

— Куплю на месте. Вы знаете, у нас вся семья теперь переживает за «Барсу». Моя маленькая дочь поет вместе со мной гимн клуба, выучила наизусть. Я ей подарил пластмассовую бутылочку для воды с эмблемой команды. Так ее в детском саду подружки замучили: мол, девочка не должна быть футбольным фанатом. Она сжала кулачки и закричала: болела, болею и буду болеть за «Барселону»! И тут же запела гимн. После этого от нее отстали.

— С чего началось ваше знакомство с шахматами?

— Есть такой замечательный детский учебник, наверное, лучший в истории – «Путешествие в шахматное королевство». Папа, который очень любил игру, начал в день разбирать со мной по одной диаграмме. Как-то вечером я ему сказал, что мне хочется изучить что-то другое. Ну, он подумал, что ребенок охладел к доске и фигурам. Сказал маме, мол, не заинтересовали Борьку шахматы. Папа даже не мог представить, что я прочел книжку залпом за один день и поэтому хотел чего-то новенького. К сожалению, отец не дожил до моей победы. Мы потеряли его полтора года назад...

— Быстро поняли, что станете профессиональным шахматистом?

— После школы родители настаивали, чтобы я получил профессию. Но когда стал попадать в полуфиналы первенства СССР, что тогда считалось большим успехом, от меня отстали. Поступил в физкультурный и полностью отдался шахматам

— Что ощущали, оказавшись в компании великих гроссмейстеров?

— Расскажу историю. Лет 25 назад играли мы в турнире с Александром Халифманом. Ныне — экс-чемпионом мира по версии ФИДЕ, в Казани он, кстати, комментировал наш матч с Грищуком. Дело происходило в моем родном Минске. Позиция у меня не очень хорошая. Нервничаю страшно, ведь я молодой мастер, а тут элита. Вдруг подходят к нам два известных гроссмейстера, уж не буду называть их имена, и так внимательно на меня смотрят. Я голову в плечи вжал, думаю, вот конфуз, проиграю, опозорюсь, засмеют... Сделал ход, встал из-за доски. Они ко мне подходят и деликатно так спрашивают: «Боря, ты же местный, не знаешь, что за шикарная блондинка сидит в пятом ряду? Познакомь!»


Москва. Май 2012. Третьяковская галерея

Я до конца понял Бориса Абрамовича через четыре года, в Нью-Йорке в 2016 году. Тогда Сергей Карякин был явным аутсайдером в матче с Карлсеном. В Москве Ананд тоже считался фаворитом. В Третьяковке Боря повел в счете в седьмой парии, Карякин — в восьмой. Виши отыгрался уже в восьмой, Магнус — в десятой. И Гельфанд, и Карякин уступили чемпиону мира только на тай-брейке.

Виши Ананд и Борис Гельфанд

Я видел, как горько плакала супруга Бориса — прекрасная женщина Майя. Я с восторгом наблюдал, как держался Гельфанд после поражения. Но только в Нью-Йорке понял, что чувствовал человек, который только что распрощался с мечтой своей жизни.

Борис шел к этому тай-брейку с момента, когда научился играть в шахматы, он жил игрой и работал, работал, работал. Но для него это был не каторжный труд, он один из немногих профессионалов, который преданно любит свое дело и играет не ради денег и славы, а потому, что всецело принадлежит ИГРЕ. И уверен, что ИГРА и возблагодарила его за эту любовь, вписав в историю. Если кто-то думает, что сыграть вничью матч с чемпионом мира — это мало, пусть попробует выиграть хотя бы первенство своего двора.

Борис Гельфанд, Виши Ананд, Андрей Филатов и Илья Левитов


Тель-Авив – Москва. Август 2016

Борис — тончайший человек. Знаете, многие гроссмейстеры, да почти все — страшные эгоисты. Живут в своем мире. Элитный шахматист может отужинать с тобой, а на следующее утро перед партией пройти и не заметить, он весь в ней и не видит никого вокруг, Земля должна вертеться вокруг него. Это, конечно, понять можно, типа, гении, но иногда жутко раздражает и даже унижает. Ни разу, никогда, даже после тяжелых поражений не было случая, чтобы Боря, с которым мы уже давно добрые приятели, не протянул бы мне руки. Он еще и помнит все до мелочей.

— Передай Григорию Ефимовичу (дедушка моей бывшей супруги), что готовлюсь к его защите Алехина, — всегда с улыбкой напоминал мне Гельфанд. А ведь я рассказал о дебютных пристрастиях деда всего один раз.   

Я позвонил Боре спустя те самые четыре года после его поединка с Виши, чтобы узнать, как он себя чувствует по прошествии времени, и услышать замечательные байки от остроумного Бориса Абрамовича.

— Вернемся к памятному матчу. После победы в седьмой партии вы стали фаворитом поединка, но в пух и прах проиграли восьмую. Часто вас преследует тот кошмар?

— Конечно, вспоминаю о ней, куда тут деться. Этот очень важный урок в жизни и очень болезненный. И я сделал из него выводы. Да, конечно, нужно признать, что я не справился со своей победой днем ранее, не смог я ее, к сожалению, пережить. Конечно, если бы не оступился, то был бы хороший шанс стать чемпионом мира. Но в целом матч оставил светлые воспоминания.

— А как вы вышли на этот матч! Это же фантастика! Уже тот факт, что вы сделали это, вам не льстит?

— Я всю жизнь шел к этому. Для меня это была главная цель. Может быть, сейчас у молодых шахматистов другие ценности. Все прошедшие годы, с тех пор, когда я понял, что стал шахматным профессионалом, я работал ради этого момента, в том числе в то время, когда и матчи-то не проводились. Так что можно сказать смело, что это главное достижение в карьере.

— Спустя годы расскажите откровенно, что вы подумали в тот момент, когда победили Александра Грищука и поняли, что впереди матч с Анандом?

— Конечно, неописуемый восторг, хотя внешне я держался очень спокойно. И очень большое удовлетворение получил от того, что ту партию считаю одной из лучших в жизни. Ну, конечно, и то, что уверенно вышел на матч, а не как-то туда прополз. А праздничный ужин с друзьями после победы до сих пор помню в деталях.

— Вам и в армии советской пришлось послужить. Страшно было?

— Да уж, не самое приятное времяпровождение. Расскажу пару баек. Наша спортрота стояла под Минском. Захожу в первый раз в казарму, а там сидит сержант-боксер. В казарме никого, кроме него, он так на меня смотрит недобро и спрашивает: «Шахматист?» Отвечаю утвердительно. «Еврей?» Я опять головой киваю. «Ну, пошли за мной». Заводит меня в комнату и закрывает дверь. Думаю, всё – убивать сейчас будет. А он мне: «В деберц (знаменитая карточная игра среди шахматистов) играть умеешь?» Я опять киваю, но уже понимаю, что рукоприкладства не будет. Оказывается, сержант хотел научиться классно играть и знал, что лучше шахматиста его никто не натаскает.

— Научили?

— Старался, как мог. Вообще, с боксером этим сложились хорошие отношения. От него зависело, уйдем ли в увольнительную в город, куда мы очень хотели попасть. B отличие от всех, мы сразу шли в шахматный клуб. В роте нас было четверо шахматистов. Помимо меня – Илюша Смирин и братья-близнецы Валерий и Дмитрий Атласы. Вот он меня и близнецов легко отпускал, а Смирина невзлюбил, причем серьезно так невзлюбил. Нас, значит, в город, а рядового Смирина в наряд на кухню. Илюшу жалко, и я сел на него играть с сержантом. Выиграю – отвоевали Илюшу. Я обычно давал гигантскую фору сержанту – две ладьи, но все равно выигрывал, а тут он сверху запросил еще и коня. В принципе, ничем не рисковал, кроме как выходным Смирина, но победить ради товарища хотелось. Партию не помню, но я знал, что концентрации соперника хватает минут на пять. И просто как в «1001 ночи» рассказывал сказки, забалтывал и собирал урожай из подставленных фигур. Илюшенька был спасен.

— Что еще было интересного в роте?

— Валера и Дима Атласы были сержантами, а мы – рядовыми. Когда шли в отгул, то нужно было действовать осторожно, везде ходили строгие патрули. А мы со Смириным не привыкли шагать в строю, двигались расхлябанно, за километр можно было остановить и назад в часть отправить. Так вот, Валера и Дима на нас по-настоящему кричали и стоили в шеренгу. Илья, как только мы переступали порог клуба, тут же им указывал на место. «Это вы в армии главные, – говорил он с наслаждением, – а здесь мы с Борей командуем, ведь мы мастера, а вы только кмс, так что быстро расставляйте фигуры и заводите часы».

— В жизни все очень пересекается. Кто мог подумать, что ваш институтский товарищ, кмс по шахматам, ныне олигарх Андрей Филатов будет главным спонсором на вашем матче с Анандом, а потом возглавит Федерацию шахмат России…

— Да, у нас была хорошая шахматная команда. Но дело в том, что я учился на заочном факультете, а Андрей и Илья Смирин – на очном. У меня не было той веселой студенческой жизни, что у них. Там собралась просто потрясающая компания. С нами учились многократная чемпионка мира по шашкам Зоя Голубева, олимпийский чемпион по биатлону Евгений Редькин. С тех пор мы не только не потеряли связь, но только укрепили дружбу. Когда Андрей стал известным бизнесменом, он всегда приходил в Москве на турниры, где я играю. Ну, а когда я выиграл претендентские матчи в Казани, он позвонил и тепло поздравил. Мне как раз подарили билет на финальный матч Лиги чемпионов «Барселона» – «Манчестер Юнайтед». Я летел туда через Москву, и Андрей пригласил в гости.

— И он сразу предложил стать главным спонсором матча на первенство мира?

— Нет, все было не так. Мы сидели в компании мох друзей. Там был издатель знаменитого журнала «64 – Шахматное обозрение» Игорь Бурштейн. Филатов стал интересоваться деталями будущего поединка, предложил организационную помощь, и постепенно разговор перешел к тому, что впоследствии и случилось. Андрей организовал фантастический матч в Третьяковской галерее.

— Как-то Андрей Васильевич рассказал мне потрясающую историю…

— Я догадываюсь, о чем вы. Да, дело было в 1994 году, когда я находился в аэропорту Дели после победного матча претендентов над Владимиром Крамником и увидел не совсем свежего Филатова, который умирал от жажды. Уже потом выяснилось, что Андрея посадили в самолет вместо другого человека, после того как они отмечали день рождения дочери их компаньона. Партнер не в состоянии был лететь на переговоры, Андрей, мягко говоря, тоже, но все-таки Филатова в самолет «упаковали». И вот у него была «дозаправка» в Дели, и первый, кого он узнал в жесточайшем похмелье, был я. Вот это реально «Ирония судьбы, или с легким паром»! Андрей Васильевич долго не мог понять, как он очутился в Индии и что там делает его институтский товарищ гроссмейстер Гельфанд.

Олег Скворцов, Борис Гельфанд и Андрей Филатов

— Филатов очень активно пропагандирует шахматы в России и по всему миру. Его потрясающий проект «Шахматы в музеях» начался именно в Третьяковке…

— Знаете, действительно прекрасно, что он вместе с РШФ так провел этот матч. Настолько здорово, что его впоследствии единогласно выбрали президентом РШФ. Мне доставляет большое удовольствие сражаться в музеях. Сочетание классических шахмат и искусства – идеально. Я играл и в Лувре, и в Русском музее, и в музее Русского импрессионизма. Андрей пропагандирует искусство через шахматные трансляции. Его грандиозная выставка в Лондоне, которая была посвящена 70-летию Великой Победы, транслировалась во время женского чемпионата мира. Знаю, что по статистике картины советских художников благодаря шахматам посмотрели миллионы болельщиков.

— Зимой Филатов приезжал к вам в гости и привез израильскому музею очень дорогой подарок…

— Даже два. Первый – это картина российского художника Юрия Кротова, который на фоне врубелевского «Демона» изобразил меня и Ананда. Это отличная работа, и спасибо большое Андрею Васильевичу за подарок. Я ее отдал в хайфский музей, один из крупнейших музеев страны, где она висит рядом с работами Модильяни и Сутина. Второй — это еще одна картина. В Иерусалиме есть музей Холокоста «Яд ва шем». И Филатов презентовал очень сильную картину художника Моисеенко «Свобода». Это ценный подарок, сотрудники музея были очень тронуты таким вниманием. Большая честь для музея и для нашей страны.

— Я знаю много знаменитых людей, которые очень яро болеют за тот или иной футбольный клуб. Но так, как вы переживаете за «Барселону», — это нечто! Откуда такая любовь? Почему именно иностранная команда, а не, скажем, «Динамо» (Минск)?

— В советское время международный футбол мало где можно было увидеть. Но все-таки иногда что-то посмотреть удавалось. На меня неизгладимое впечатление произвел финал чемпионата мира 1978 года, когда встречались Аргентина и Голландия. И вот тогда я влюбился в «оранжевых». Затем моим кумиром стал летучий голландец Йохан Кройф. А потом в Европе самым ярким клубом стала «Барселона», которую тренировал тот же Кройф. И вообще я стал болеть за все команды, к которым имел отношение этот великий мастер: сборная Голландии, «Аякс», «Барса». Может быть, поэтому я так завелся по поводу конфликта с Федерацией шахмат Израиля. Это связано с Кройфом.

— Почему?

— Главное, чему он учил: основа любого клуба, любой команды — это спортсмен, а не чиновник, задача которого обеспечить спортсмена условиями. Это был основополагающий принцип голландца, он даже из-за этого в свое время ушел из «Барселоны». Я вообще много чему у него научился. Самое главное — это иметь и сохранять свой стиль. Те же голландцы, та же «Барса» играет в ни с кем не сравнимый футбол, и я так же стараюсь действовать в шахматах.

Сеанс гроссмейстера Гельфанда

***

5 мая, в день моего рождения я точно знаю, что он позвонит или напишет. У него нет социальных сетей, они ему не напоминают, что у журналиста Зангалиса праздник. Это в нем говорят доброта, порядочность и отличная память. Борис Абрамович — удивительной души и силы воли человек. И я так же преданно люблю свое дело, потому что в этом беру пример с настоящего профессионала и большого мастера Бориса Гельфанда…